В политической теории выработана концепция "Well-Placed” и "Misplaced states" - о том, насколько региональные идентичности конфликтуют или, наоборот, гармонизируют с окружающей средой. Это о конвергенции географии и менталитета, передает Liter.kz.

Как утверждают авторы концепции, процессы идентификации связаны с совокупностью соседних государств. Это идентификация и дифференциация. Соседние государства вместе формируют метанарратив, который преподносит регион внутри и вовне. Потому что региональная идентичность - это не только материальное или географическое понятие, но и реляционное или относительное – от того, как одна идентичность соотносится с другой.

Соответственно, формируются ожидания от государств. Либо они будут восприниматься как свои, либо как чужие.

При этом государство может, исходя из собственного понимания идентичности, усиливать или ослаблять тот или иной нарратив. Пример - Чили, который относит себя к развитым западным странам и в меньшей степени - к латиноамериканским.

В концепции выделяются три типа несоответствий. Континуум от удачно размещенного государства до крайне жесткого несоответствия. В середине континуума мягкое несоответствие. Основные дифференты – это размещение и несоответствие.

Хорошо расположенные государства обычно рассматриваются остальным миром, как очень хорошо интегрированные в свои регионы, онииногда выполняют роль лидера в этих регионах (например, Германия в континентальной Европе или Индия в Южной Азии).

Мягкие случаи неуместности характеризуются когнитивным стремлением с небольшим или отсутствующим институционализированным дистанцированием от региона. В качестве примера можно привести ЮАР. Она хорошо интегрирована в региональное измерение, но у нее возникает противоречие между доминирующими общественными устремлениями, идентификацией с западным миром и внешней политикой государства, когда она больше ориентируется на БРИКС, то есть страны Глобального Юга.

Есть и обратный пример. Бразилия – это удачно размещенное государство, окруженноестранами-единомышленниками, с которыми формируется нормативная и стратегическая общность. Бразилия – страна-лидер Латинской Америки, она ее олицетворяет.

Региональная идентичность связана с понятием распределения ролей между государствами и основывается на многоуровневой модели.

В этой связи очень важно, почему и как государства восстанавливают свою идентичность, чтобы усилить или ослабить степень своего регионального соответствия.

Три ключевых аспекта региональной идентичности:

1. осознание региона, его понимание и восприятие отличий;

2. аффективное понимание, то есть соотношение с другими идентичностями и насколько эта идентичность конфронтирует или согласуется с подобными;

3. инструментальная ориентация - насколько эта региональная идентичность используется для мобилизации и достижения целей.

Поэтому понятия "Well-Placed” и "Misplacedstates" концептуализируются либо как диссонанс между географическим положением и национальными устремлениями, самовосприятием и восприятием других, либо наоборот, как гармонизация. 

Таким образом, в концепции "Well-Placed” и "Misplaced states" мы находим ту изящную платформу, чтобы объяснить, почему так важно строить региональную идентичность. Это не просто позиционирование, это особая миссия, конвергенция внутренней культуры, устремлений. Либо ты конфронтируешь со средой, либо ее меняешь. Включаешься в этот региональный поток, создаешь скрепы, которые позволили бы вмонтировать регион в канву местных и глобальных процессов. 

Это сложное и очень интересное занятие для государств, в особенности, когда мы говорим о странах "land-locked countries”, которые не имеют выхода к морям.

В статье К-Ж.Токаева предложены подходы, которые позволяли бы создавать такое пространство, чтобы государства были именно "well-placed”. То есть хорошо и достойно встроены в систему глобального и регионального распределения ролей, не входя в конфронтацию, но чтобы у государств был шанс найти себя, сделать такой вклад, который они хотят сделать. 

Прежде всего, мы видим каскадную дипломатию, в ней центральную роль играет в целом регион Центральной Азии, как совокупность всех пяти стран, которые имеют возможность для коллективной интеракции с разными частями и полюсами мира. Каскадность здесь проявляется в том, что дипломатия идет от глобального к макрорегиональным уровням, двусторонним отношениям, а дальше проецируется в национальных политиках.

Феноменология Центральной Азии действительно очень интересна, поскольку она представляет собой компактный самодостаточный регион в самом хартленде мировой цивилизации, если вспомнить Маккиндера. Если мы хотим находить больше связей и гармонии, то мосты в Центральной Азии - это действительно то, что подходит больше всего.

Если смотреть сквозь призму теории "Well-Placed" и "Misplaced states” в зависимости от типа режима (авторитарный/демократический, замкнутый/открытый), а также от уровня образования и интеллекта, отношений между элитами и населением, может производиться операционализация или адаптация несоответствия. 

Очевидно, что региональные зависимости должны учитываться и неуместное государство должно простраивать механизмы смягчения. Вопрос будет заключаться только в местоположении по континууму уместности-неуместности.

Если государство находится в диссонансе со своим регионом, оно будет находиться в состоянии тотальной незащищенности.

В качестве лучшей альтернативы подходубезопасности рассматривается теория социальных ролей. Роли, которые государство может играть, выбирать направления действий, чтобы следовать своим целям, не входя и не вызывая конфликт неуместности.

Уникальность центрально-азиатского менталитета - в базовой неконфликтности. Он может выглядеть инертным, но это только с поверхностного взгляда. Инерция – это элемент социального иммунитета, приобретенного народами Центральной Азии в результате борьбы за жизнь и защиту собственной идентичности.

Поэтому когда мировые потоки проходят через такой центрально-азиатский портал, они видоизменяются и становятся более дружелюбными, гармоничными, мягкими, договороспособными, но от этого не менее амбициознымии.

Этническая энергетика народов Центральной Азии подпитывает их стремление проявить себя в новых условиях. Проявлением этого является спорт, образование, цифровые технологии, новейшая инфраструктура, строительство демократии и следование принципам прав человека и гражданского общества. В этом амбиция не отставать от демократического пути, даже если для этого надо трансформировать традиции. Например, как усиливать права женщин и вводить большее число женщин в политику, как говорить о домашнем насилии. Это можно было услышать во время выступления Саиды Мирзеевой на открытии игр Заковат в Астане. 

Второй момент, который следует подчерпнуть из статьи президента – это инфраструктурное развитие. Мы все время говорим об участии в глобальных проектах и глобальных цепочкахпоставок и формирования добавленной стоимости. Но  центральным вопросом является усиление внутренней связанности Центральной Азии. 

В статье говорится о комплексном улучшении транспортного сообщения. Действительно, это очень важно, чтобы авиасообщение было не только между столицами, но и между регионами наших стран. Чтобы можно было попасть на транспорте в самые заповедные части Центральной Азии, чтобы внутренние границы между странами региона были прозрачными. 

В этом отношении можно посмотреть, как развивается экономическая интеграция стран Балтики. Они очень тесно скооперированы и имеют постоянные диалоговые площадки. Причем балтийская кооперация происходила еще до консолидации Евросоюза. 

Три прибалтийских страны отдавали предпочтение укреплению горизонтальных связей с приоритетом региональной интеграции над национальной идентичностью. В этом присутствует своя история и причины, однако страны Балтии сильно выигрывают от региональной кооперации, даже будучи уже в составе ЕС. 

Третий момент – создание единого пространства безопасности. Это вопрос синергии и кооперации. Регион Центральной Азии длительное время был тупиковым и воспринимался больше по оси Север-Юг. По линии Восток-Запад он практически не развивался. Теперь регион открыт, ногеополитическое окружение не очень простое. Так, Афганистан - это не просто некоторые сбои политического развития, а глубокие ценностные различия, большая разница в практиках и видении того, как обустраивать государство. Для западного менталитета оказалось ментально сложнопереварить афганскую проблему. Также произошло и в Ираке. Вторжение западной коалиции в Ирак до сих пор критически обсуждается. 

То есть здесь предстает такой вызов или когнитивный диссонанс. Афганистан выглядит «misplaced state», но его культура и история очень характерны для региона. Это можно увидеть, когда погружаешься в традиционный быт страны. Модернизация в формате вестернизации здесь оказалась абсолютно непригодной. Другой вопрос - как встроить религиозные практики в новую структуру жизни, когда они уже действительно конфликтуют, выглядят средневековыми и архаичными. Но мы не можем говорить о том, насколько это правильно. Афганское общество так самоопределилось, и нам необходимо принимать его, каким оно есть. Этот вызов самый сложный в условиях ультрамодернизации, когда технологическое развитие и ментальное развитие могут двигаться асинхронно. Каждый находит свой нужный баланс.

Центральная Азия способна предложить наиболее сбалансированный подход к вопросам безопасности. 

Четвертый столп видения Центральной Азии, которую можно выделить из президентской статьи - особый статус и качество человеческого капитала. Индустриализация, автомобилестроение, разработка ресурсов, развитие инфраструктуры, образовательный бум сделали так, что центрально-азиатские общества имеют высокий запрос к жизни. Они имеют амбиции и не просто текущие устремления, это борьба за лучшее благосостояние будущих поколений. 

Центрально-азиатские общества известны своей очень глубокой межпоколенческой преемственностью. Она пронизывает все структуры общества, глубоко отложена в подкладке сознания. Преемственность выражается у народов Центральной Азии в сильной народной памяти. Она нелинейна. Она как резервуар, где все смешивается, формируя более высокое качество этнической энергии. 

В этой связи общение гражданских обществ, народная дипломатия являются главенствующим фактором как состоятельности Центральной Азии, так и региональной безопасности. 

С учетом всего этого, полагаю, что видение Центральной Азии очень хорошо включено в общую концепцию "средних держав". Это  продолжающаяся линия президента К-Ж.Токаева, его практическая простройка внешней политики, увязанной в общий узел меняющегося международного поля. У региона появился шанс стать более сильным и более самостоятельным. Вместе мы способны решать большие проблемы, не входя в конфронтацию ни с кем. Пусть так и будет!

Дархан Калетаев, доктор политических наук