Как будет выглядеть Новый Казахстан?

Накануне 16 марта многие ждали, что президент ограничится описанием сложившегося после январских событий политического статус-кво. Но вместо очередной фиксации окончательных итогов транзита власти (в стране – один президент, у государства – один глава) Токаев запустил масштабную конституционную реформу.

За месяц стало понятно, что эта реформа – абсолютный приоритет государства в 2022 году. Уже создана рабочая группа по подготовке текста поправок в Основной закон. Идет подготовка к созыву Национального Курултая, который должен прийти на смену НСОДу – декоративному, хотя и важному институту для стабилизации политической системы во время транзита власти.

Токаев действительно что-то меняет или речь про косметический ремонт того же института президентской власти, с которым мы имели дело с реформы 2007 года? Что на практике будет означать переход к «нормативному президентству», о котором президент написал в статье для американского журнала National Interest? И как с точки зрения баланса власти и полномочий понимать формулу, озвученную главой государства в послании: «Сильный Президент – влиятельный Парламент – подотчетное Правительство»?  

Гарант и представитель

В январе не утонуть в пучине хаоса удалось исключительно благодаря мгновенной консолидации власти в руках главы государства. Парадоксально, но сегодня президент хочет этой властью поделиться.

В статье 44 Конституции, описывающей полномочия президента, на равных соседствуют полномочия двух видов. Одни политическая теория относит к области политической репрезентации суверенитета. Президент получает их как представитель народа и государства и затем делегирует: парламенту, правительству, местным властям.

Полномочия второго вида описывают власть президента как суверена. Благодаря им президент в случае крайней необходимости может встать над законом. Смысл использованного в статье 40 Конституции понятия «гарант» и состоит в том, что ради спасения Конституции президент может выйти за ее пределы. Благодаря этим полномочиям Токаев и удержал страну от утраты независимости в январе этого года.

Понятно, что может быть только одно лицо, вводящее чрезвычайное положение. Но представителей у народа должно быть много, и их отношения могут быть отрегулированы по-разному. В этом, собственно говоря, и заключается главный политический посыл инициированной президентом реформы.

Передача делегированных полномочий другим институтам власти не ослабляет власть президента как гаранта. И при этом укрепляет политическую систему, поскольку увеличивает ее сложность, ведет к большей специализации ее институтов. Больше конструктивных и легальных сил вовлекаются в политику: назначения и отставки, выборы, согласование позиций, выработка компромиссов.

Поэтому президент может не назначать и не снимать акимов районов и сел. И даже может не иметь такого конституционного полномочия. Не будет ничего страшного и в том, что спустя какое-то время акимов городов республиканского значения будут избирать их жители. Сложность системы вырастет, но вырастет и управляемость, поскольку станет распределенной.

Известно, как у нас любят «быстрые победы», но президенту сейчас они не нужны. Курс на изменения баланса власти с уровня местного самоуправления – верная гарантия того, что реформа не станет декорацией. Важно только не забывать, что вакуум власти недопустим, поэтому полномочия должны уходить куда-то, а не в никуда.

Логичным продолжением реформы в части институтов президентской власти выглядит упорядочивание полномочий из статьи 44 в две разные статьи. Одна посвящена чрезвычайным полномочиям, другая – регулярным, которые можно делегировать. После будет необходимо внесение некоторых финальных изменений в дизайн таких инструментов и центров президентской власти, как администрация и институт государственного секретаря.

Пока все в стране замыкается на главу государства, оставить январские события в прошлом не получится. В этом заключается уже не политическое, а символическое значение реформы. «Сильный президент» из текста послания – это президент, чей особый конституционный статус и особая сила представляют собой потенциал политической системы, ее способность к самозащите, а не ее управленческую повседневность.

Государство как творчество

Обычно властные полномочия понимают как ресурс, количество которого жестко ограничено и известно всем игрокам. Если у одного прибыло – у другого убыло, и так далее. Будто речь об игре с нулевой суммой. Как игру с нулевой суммой обычно принято понимать отношения президента и парламента. Если премьера назначает президент, то этого не делает парламент. И наоборот. Но это в корне неверно.

Политическая субъектность парламента в президентской республике определяется способом его избрания и свойствами партийной системы, а не конституционной росписью полномочий. Если мыслима ситуация, когда оппозиционная президенту партия или коалиция партий получает большинство в парламенте, не так важно, кто вносит туда кандидатуру премьера или бюджет. Важно, что кандидатуру или проект бюджета могут не согласовать.

Обе генеральные идеи реформирования Мажилиса, предложенные президентом, работают на то, чтобы такая ситуация стала мыслима. Одномандатникам проще объединяться в коалиции, в том числе по конкретным вопросам. А изгнание чиновников из правящей партии, как и из любых других партий, ведет к разрыву порочной связи между патронажными сетями внутри госслужбы с парламентом.

Так появляется политический класс – не бюрократы, вынужденно ставшие политиками, а собственно политики. Без них субъектных парламентов не бывает.

Сводить все к игре с нулевой суммой неверно и по другой причине. Упомянутые выше полномочия репрезентации структурируются объективной необходимостью управления государством. Число таких полномочий, их предметные области и объем нигде не лимитированы: их потенциально всегда больше, чем есть в данный момент.

Например, в ближайшие 10 лет перед государством встанет вопрос регулирования прав государства и бизнеса на цифровые следы граждан. Вопрос, как организовать почтовое или даже грузовое сообщение при помощи дронов. Вопрос движения беспилотных автомобилей. И цифровизации и алгоритмизации простейших видов отправления правосудия. Ни одного из этих вопросов нет в перечнях полномочий главы государства, правительства, парламента. Они не описаны в Конституции. Кто и как должен их решать?

Именно Мажилис может и должен первым отвечать на новые вызовы. Благодаря тому, что работа парламента не должна быть так забюрократизированна, как работа правительства, депутаты Мажилиса, избранного по новым правилам, будут объединяться не только в спонтанные коалиции, но и в группы по интересам. Не секрет, что гетерархия – более эффективный способ организации горизонтальных коммуникаций.

Эти группы станут средой для выработки новых подходов к решениям проблем, справиться с которыми бюрократия не может, поскольку она не умеет планировать то, с чем еще не знакома. В 21 веке продукт бюрократии – реформы, изменения того, что есть. Продукт парламента – форсайт, знакомство с тем, что может быть.

«Влиятельный парламент» – это парламент, который может заглянуть в будущее и познакомить с этим будущим политически подотчетное ему правительство.

Общество новой судьбы

Говоря об ожиданиях казахстанцев, социологи четко выделяют две позиции. Люди старше 35, еще заставшие в сознательном возрасте первые годы независимости, ждут сохранения того, что есть. Относительного благополучия, удобств жизни, стабильности. Люди моложе разочарованы в государстве, объясняя это коррупцией и непотизмом. Но они же готовы дать власти шанс, пусть не зная, шанс на что именно.

Каким в таком случае может и должен быть Новый Казахстан, то новое общество, которое хочет построить президент Токаев? Общество «разных взглядов, но единой нации»?

Из опыта соседей известно, к чему приводит попытка назвать новым шансом старые достижения. Когда взгляды тех, кому за 35, переупаковывают и начинают пугать молодежь «страшными 90-ми». Можно построить на такой мифологии общность, но какой ценой? И какого качества будет такая фрустрированная, объединенная страхом уже несуществующего прошлого общность? Сможет ли такая общность распознать собственное будущее? Опять же, как показывает опыт соседей, скорее всего нет.

Одно из определений государства – это «политический союз», иначе – политическая нация. Общество, или более узкое понятие – гражданское общество, есть, говоря по-старому, надстройка над государством как политической нацией. Таким образом, Новый Казахстан должен начинаться с нового государства, не с нового государственного аппарата, а с нового ощущения принадлежности к нации.

Есть только один способ сделать это. В реальном политическом союзе, а прообразами такого союза являются военные и полисные демократии, участие в управлении и принятии решений – обязанность и привилегия всех. Научить граждан быть гражданами без опыта политического участия невозможно. Не менее важно обеспечить ситуацию, в которой у элит нет другого выхода, кроме как следовать тем же правилам.

Чтобы провести социальную модернизацию, необходимо принять тот факт, что идея монолитного казахстанского общества распадается на две идеи. В области политической нации есть общая, связывающая всех граждан привилегия и обязанность, в том числе юридическая, участвовать в общих делах. В области гражданского общества – десятки разных групп с различными интересами и потребностями.

Первый президент строил такую модель политической нации, в которой все были едины, но только до тех пор, пока находились под его отеческим крылом.

Токаев лидер другого типа. Его политические реформы должны сделать всенародной обязанность и привилегию политического участия. И при этом дать различным группам возможность вести на равных, при участии государства, разговор о будущем страны и приходить к консенсусу. Все здоровые гражданские силы, которые не отрицают достижений независимости и не стремятся бежать впереди паровоза, сознают хрупкость государства и несут ответственность за собственные действия, имеют голос в Новом Казахстане.

Новый Казахстан – это общество, которое состоит из монолитной политической нации равно участвующих в управлении собственной жизнью и, следовательно, жизнью государства граждан. И надстроек такой нации – групп, сообществ, объединений, ОСИ, кооперативов и так далее.

С 2008 года мы живем в мире, который покинул станцию «Конец истории», но пока не доехал до следующей остановки, будь это тотальная глобализация, пост- или трансгуманизм. Поэтому ситуация в Евразии в первой половине 21 века не станет ни проще, ни спокойнее. Такого рода бури не стихают за несколько лет. Новый Казахстан президента Токаева должен на многие годы вперед стать надежным прибежищем для двадцатимиллионного народа, оказавшего в самом сердце этого неспокойного континента.

Никита Шаталов