"Путь убеждения чиновников": как прошли четыре года Аружан Саин на посту омбудсмена?

Список проектов Аружан Саин только за последние четыре года может составить несколько томов. Сама Саин утверждает, что изначально от должности детского омбудсмена отказывалась. По ее мнению, на тот момент для защиты детей и их прав требовались кардинальные изменения сразу по многим фронтам. В интервью Liter.kz экс-детский омбудсмен подвела итоги четырехлетней работы.

— С какими чувствами, мыслями вы покидаете пост омбудсмена?

— Чувствую себя отлично, много сделано и много работы еще предстоит. Поменялось ли что-то во мне после ухода? Не чувствую такого. Вокруг моих идей и реформ объединилось огромное количество людей. Эксперты, предприниматели, врачи, педагоги, тренеры, предприниматели, общественность, родители детей обычных и особенных. Сейчас больше свободы и времени обсуждать и реализовывать идеи тех, кто в этом нуждается. В моей реальности меня окружает много людей, которые хотят и могут изменить мир. 

Я думала, что короткий путь убеждения чиновников, власти в нужности этих проектов — правильный. Я много им писала о нарастании социальной напряженности, а после январских событий мы в который раз убедились в этом. До детей не доходят положенные им госуслуги, обязательства. Взрослые налогоплательщики зачастую не видят инноваций, отдачи, результатов, и это выливается в экстремальные события и протесты. И на последней встрече с главой государства я озвучивала, что некоторые цели непонятны простым людям: реформа политической системы или судебной, сервисная модель полиции. Это для многих что-то из параллельной реальности. Для обычного человека это сложно. Люди живут своими бытовыми делами и проблемами, и необходимо найти точки соприкосновения власти и общества. Изменения должны происходить здесь и сейчас, в реальной жизни простых людей. Другого пути нет. 

— Многие дети участвовали в программе для подушевого финансирования детских кружков и секций на платформе ArtSport. Проект был основан на оптимизации бюджета. Но все разрушила коррупция. Как ее победить и чем?

— ArtSport — была моя давняя мечта. Каждый ребенок рождается с какими-то способностями и талантами, через которые формируется личность. И далеко не всегда эти способности к школьным, академическим знаниям. 

Но не дожали мы пока. Сопротивление слишком огромное, и из-за денег в том числе. Раньше бюджеты на культуру и спорт тратились абсолютно непрозрачно. К примеру, где-то 400 миллиардов тенге в год проходило только через управления культуры и спорта акиматов. Я не говорю про республиканский бюджет! И тратились они условно на какой-то концерт ценой в 750 миллионов. Или один велопробег, куда люди пришли со своими велосипедами, а там надувной старт-финиш, перекрытые полицией улицы, — и 500 миллионов стоимость его! На профессиональные спортивные клубы — футбол, хоккей, волейбол, баскетбол, гольф... Алматы финансировал гольф на 100 миллионов тенге в год!

И наша задача была перенаправить эти деньги на нужды детей. А за 30 лет представляете, сколько сформировалось там бенефициаров, паразитирующих на этих безотчетных деньгах. А это ведь деньги налогоплательщиков! Возьмем те же республиканские соревнования по разным видам спорта, на которые ходят явно немногие тысячи людей, как об этом нам заявляют. Уверена, родители лучше пойдут на соревнования своих детей, пусть даже это районный уровень.

За полтора года существования на программу ArtSport было затрачено порядка 101 миллиарда тенге. Расхищено, по мнению Генеральной прокуратуры, 1,1 миллиарда тенге, то есть чуть больше одного процента. Тогда как во многих других государственных проектах наблюдается от 20-30% хищений и неэффективное использование. Механизм и устройство программы были созданы такими, чтобы свести к минимуму коррупционные риски. Власти Алматы говорят, что было расхищено 2,5 миллиарда, но прокуратура говорит другое. И тут диссонанс. Я пишу запрос: какие были уголовные дела и количество? Получаю ответ: три уголовных дела, одно из которых связано с вымогательством чиновника у поставщика. Где в итоге выявленные деньги? Дальше начинаются суды о якобы "мертвых душах", и родители по спискам этим с медалями и грамотами отстаивают работу программы. Из этих шести тысяч детей уже немало оспоренных.

— Считаете ли вы, что выиграли войну в "мафию на детей", открыто объявленную с 2012 года после проекта "Казахстан без сирот"? Ведь число сократилось в пять раз — с 19 800 детей в 2006 году до 3 919 в 2020-м, и что за зверь "профессиональные семьи"?

— Парадокс заключается в том, что тысячи детей растут в домах ребенка, детских домах и интернатах — и еще больше родителей хотят усыновить их. И между ними — стена. Мы добились, чтобы потенциальные родители знали, где их ждет тот или иной ребенок. Только в первые полтора года работы негосударственного банка данных детей было усыновлено 1,5 тысячи детей. И по закону контроль был обеспечен, и родители сдавали отчеты каждые три месяца. Далее мы добивались создания "Школ приемных родителей", чтобы отсечь какие-то ситуации геройства и неосознанности со стороны родителей, что может оборачиваться возвратами детей. Родители обязательно должны быть подготовлены воспитывать детей из таких интернатных учреждений, так как, помимо психологических проблем, есть и другие. 

На сегодняшний день у нас 90 учреждений, в которых находятся около четырех тысяч детей, оставшихся без попечения родителей и подлежащих устройству в семью. Чтобы обеспечить ребенку его права и максимальный комфорт, он ни дня не должен жить в институциональных учреждениях. Для этого и нужны так называемые профессиональные приемные семьи, лицензированные государством, которые заботятся о ребенке непродолжительное время, после того как ребенок остался без попечения родителей. 

На четыре тысячи детей в интернатных учреждениях государство тратит в год 26 миллиардов тенге, а на 20 тысяч детей под опекой и патронатом — около 7,5 миллиарда тенге. Почему столь огромный дисбаланс? Мы просили правительство, в частности Миннацэкономики и Минфин, провести аудит по выделенным средствам и отрегулировать систему так, чтобы финансирование направлялось на обеспечение прав ребенка на жизнь в семье, а не в госучреждениях. Но чем меньше будет интернатов и детдомов, тем меньше будет направляться средств на их содержание. И первые информационные атаки на меня, в 2015 году, были связаны именно с этим. Уже когда я стала детским омбудсменом, в рамках нашего меморандума с Агентством по финансовому мониторингу была проведена большая работа по выявлению хищений в детских интернатных учреждениях, — и результаты ужаснули. Но еще ужаснее, что схемы работают до сих пор. Всегда есть силы, которым невыгодны благие дела.

— Реформа по снижению инвалидизации детства, методики которой и понятия вообще не существовало, принесла ли ожидаемые результаты?

— Если говорить о статистике: например, в 1993 году на 100 тысяч населения Казахстана было 23 ребенка с ДЦП, в 2016-м — 83. В 2010 году насчитывалось 49 500, а в 2022-м — 101 500. Люди должны иметь гарантии того, что если возникнет риск инвалидизации у их ребенка, то они получат всю необходимую помощь от государства, чтобы сохранить здоровье, функции и избежать инвалидности. Решение заключается в четко отлаженной системе, которая своевременно осуществляет раннее выявление через скрининги, оказание помощи и раннего вмешательства детям из групп риска, реабилитацию. Но у нас, напротив, сама система генерирует людей с ограниченными возможностями. А это триллионы затрат — особенное образование, дорогостоящая медицина. Так не лучше ли на ранней стадии потратить 100 долларов вместо миллиардов потом? Но это почему-то не понимают на системном уровне.

— История с приватизацией школ, которые были вскоре закрыты. Это Детская музыкальная школа № 2 имени Р. Глиэра и школа изобразительного искусства и технического дизайна имени А. Кастеева. Как не дать уничтожить цитадели искусств?

— Было несколько писем главе государства по этому поводу. И я рада, что 11, 3 и 1 музыкальные школы мы отстояли. Что касается случая с указанными выше школами, то меня порадовало, что руководители школ вместе с родителями объединились — и отстояли свои школы. Касательно письма, в котором я просила провести аудит приватизированных объектов на законность передачи, никто этого не сделал.

— В стране переполненные школы. Как вы считает, что поможет решить эту проблему?

— Понятно, что нужно строить новые школы, но в связи с постоянным ростом рождаемости нужно сказать вот о чем. В стране на сегодняшний день более 6,7 миллиона детей. И у нас же рождаемость растет. Я писала президенту о недоработках механизма маршрута каждого ребенка с момента его появления на свет: при рождении ему присваивается медицинское свидетельство, и информация идет в регистр прикрепленного населения (поликлиники) и ЗАГС. Еще у нас есть Государственная база данных физических лиц (ГБДФЛ), где должен появляться человек, но туда информация не поступает. Если родители пришли в ЦОН, получили свидетельство о рождении и ребенку присвоен ИИН, тогда данные отразятся в ГБДФЛ. А если не получили документы, он там не появится? Никто это не контролирует, как и само дальнейшее существование ребенка. 

В поликлиниках должен действовать универсальный прогрессивный механизм патронажных посещений на дому, который сейчас в большинстве своем не работает. У меня есть факты, когда, допустим, мы возвращаем из-за границы ребенка, которого вывезли нелегально: он родился в Алматы, был прикреплен к поликлинике, но ни разу в этой поликлинике не был и ни одной прививки не получил и т.д. Никто не контролировал этого ребенка. А он воспитывался вообще у третьих лиц в другом государстве. Без матери. И о существовании этого ребенка родственники узнали только спустя восемь или девять лет. И здесь универсальным решением будет присваивание ИИН новорожденному и поступление данных сразу в ГБДФЛ, а оттуда информация пойдет в другие информационные системы — здравоохранения, просвещения, соцзащиты и т.д.

Таким образом, система просвещения сможет сразу видеть, сколько детей родилось, где — по регионам, районам и т.д. И можно планировать количество школ и садиков в актуальном режиме. А когда этого не происходит, и возникает дефицит школ, мы понимаем, что та же самая НОБД "видит" не всех детей, а только тех, кто уже ходит в садики и школы. 

— Как удалось наладить централизованный закуп лекарств и какие были ошибки? 

— Централизованный закуп лекарственных средств осуществляет "СК-Фармация", но, к примеру, препараты для детей с орфанными (редкими) заболеваниями, эпилептиков, закупались акиматами. Так решил Минздрав. И никто не удосужился поставить этот вопрос на контроль, прописать четкий механизм исполнения. В результате почти ничего не закупалось. Получился замкнутый круг: родители таких детей идут в акимат, а там им говорят: не предусмотрено в бюджете. Они жалуются в Минздрав, а тот ничего не решает и отправляет их снова в акимат, который отписывается, что они субсидируемый регион. Но думаю, если акимат за 200 миллионов тенге, при этом, ставит статую тюленя, тут дело в вопросе приоритетов. 

В 2021 году под председательством Тимура Сулейменова, заместителя руководителя АП, было проведено совещание, на котором Минздрав предлагал создать благотворительный фонд по принципу российского фонда "Круг добра" и собрать спонсорские деньги. Я объясняла много раз, что таким образом происходит подмена понятий, введение в заблуждение. Хотите создавать такой фонд при правительстве — это здорово, но зачем? Есть ведь фонд "СК-Фармация", откройте ему счет новый. "Окрасьте" налог, например, акцизы на табачную продукцию или алкоголь. И пусть "СК-Фармация" закупает централизованно эти препараты. Налоги, конечно, не окрасили, но благодаря Сулейменову централизация в отношении большой части препаратов была выполнена. Вопрос, как это в итоге закупается...

Бюрократия затрудняет реализацию многих вопросов. Например, постоянное уточнение списков препаратов для лечения тех или иных заболеваний, по моему мнению, должно решаться быстрее. В конце прошлого года много препаратов добавилось в списки и стали доступны для закупа. Но — далеко не все, что нужно, и мы с коллегами из пациентских организаций будем продолжать добиваться их появления в списках, несмотря на отсутствие у меня мандата УПР.

Но при этом многие препараты не представлены в нашей республике, так как фармкомпаниям это просто не выгодно — из-за малого числа больных. Кто пойдет на дорогостоящую сертификацию, если продажа не покрывает ее стоимость? Некоторые компании не готовы из-за очень маленького объема проходить и процедуры разового ввоза, так как у них нет представителей в Казахстане. Значит нужно менять правила закупа для таких препаратов, руководствуясь заботой о наших маленьких пациентах. 

— Какими были эти четыре года для Вас?

— Это невозможно описать. Мой телефон есть практически у всего Казахстана, звонки, сообщения 24/7. Нагрузка — колоссальная. В соцсетях невозможно уже было отвечать. И до этого в день было по 100 сообщений, а тут кратное увеличение. Но благодаря этой работе у меня появились единомышленники — профессионалы, эксперты в каждой области, и помогают они безвозмездно. За это всем низкий поклон! Мы будем продолжать свою работу. Многие спрашивают, как справляться, особенно, когда такой поток самых разных бед и проблем. Отвечаю: твои личные слезы и переживания ничего не значат для того, кто нуждается в помощи, значат лишь дела и изменения. Отсюда девиз: "Должен — значит можешь". Вот что меня вело. Все проблемы, когда ребенок, который не должен был по показаниям жить, или ходить, или говорить — живет и выздоровел, говорит или начинает ходить, они теряют свои угрожающие смыслы. После таких важных результатов для отдельного ребенка, семьи, группы людей — сбить с пути невозможно, какие бы усилия не тратились на это. Мне все равно, что написали, подумали, сказали. Если ты и дальше будешь приносить пользу — это главное, а нас — армия неравнодушных. Это непоколебимо.

Ксандра Силантье