Коронотрансформация США: к Рузвельту и Кейнсу
Социальный котел США кипит. Нобелевский лауреат по экономике американец Джозеф Стиглиц, много времени уделивший изучению последних кризисов, утверждает, что кризисы имеют преимущественно эндогенную природу и внутренние причины.
В ХХI веке логика развития американского цикла накопления капитала и Бреттон-Вудской модели, принявшей форму Вашингтонского консенсуса, стала вызывать все больше кризисных моментов. Обратим внимание на два из них.
Во-первых, ключевой стимул неолиберальной модели – погоня за прибылью – привел к приоритетному развитию финансового сектора. Миру была предложена модель развития экономики с супергипертрофированным значением финансовой сферы. Сейчас около 50% прибыли дает этот сектор. Норма накопления капитала здесь значительно выше, чем в реальном секторе. Естественно, в него идут все основные вливания капиталов, а вся остальная экономика подчиняется развитию именно этой сферы.
В ходе «оптимизации» всего производственного процесса происходил отток капиталов из реального сектора в спекулятивные операции. Несмотря на нарастание глобальных вызовов и рисков, вопросы научно-технического прогресса, социального развития становились второстепенными. Прибыли считаются уже в триллионах, но прогресс общества заторможен.
Произошла чудовищная деформация мирового производства, которая не дает ему полноценно решать общечеловеческие созидательные задачи. Вместо этого надуваются всевозможные финансовые пузыри. Кризис распространяется из экономической сферы на другие – политическую, гуманитарную. В научном определении это называется коррупция. Главной целью государств стало не удовлетворение общественных интересов, а преимущественное удовлетворение групповых интересов явного меньшинства – представителей финансового капитала.
Результаты такой деятельности: последние 40 лет темпы роста капитализма замедлились. Сейчас в мировой экономике самый мощный после 1930-х годов спад. Имущественное неравенство в развитых странах стало возрастать. Налицо проигрыш США в конкурентной борьбе: Китаю – в экономике, России – в стратегических вооружениях. Особенно наглядно выявилась слабость «оптимизированных» государств и их медицины в отражении коронавирусной пандемии. В этой связи газета Le Figaro отметила, что «развивающаяся Азия, лидер по экономическому росту, дает удивительный урок политической эффективности Западу».
В статье в февральском номере Foreign Affairs Грэхем Аллисон отметил тектонический сдвиг в балансе сил, произошедший в первые два десятилетия XXI века, и привел следующую статистику: «Доля США, составлявшая в 1950 году почти половину мирового ВВП, уменьшилась с одной четвертой в 1991 году до одной седьмой сегодня… ВВП Китая резко вырос: с 20% от уровня ВВП США в 1991 году до 120%».
Логичен вывод: сама цель экономической деятельности существующей неолиберальной модели неверна и требует корректировки. Экономика должна работать не только на прибыль и обогащение владельцев финансового капитала, но и на удовлетворение потребностей всего народа.
Во-вторых, произошло разрушение одного из основных механизмов, обеспечившего выход мира из Великой депрессии 30-х годов прошлого века, – социального. Ф. Рузвельт по рекомендациям Дж. Кейнса добился перелома в этой сфере. Для этого в США, а затем и в других развитых странах был совершен рывок в доле заработной платы в цене товара: с 10-15% от стоимости продукции до 50-70%. С одной стороны это позволило резко поднять качество человеческого капитала, производительность труда, а с другой – столь же резко расширить рыночный спрос. И все это способствовало росту экономик развитых стран и позволило выйти на уровень государств всеобщего благоденствия. Теперь этот экономический маневр повторяет Китай. США и многие страны Запада пошли другим путем. Распад СССР ими был воспринят как сигнал к пересмотру социально-экономической политики. Начался этот процесс еще с рейгономики и тэтчеризма и закрепился последующей «оптимизацией» всех сфер жизни.
В частности, четко обозначился процесс прогрессирующего разорения основы стабильной политической системы – среднего класса. Интересную статистику приводит А. Запольскис: в середине 90-х к среднему классу уверенно относилось 74% населения Америки. С 2000 по 2014 год средний класс сократился с 60 до 41%. Сегодня во многих городах страны его доля опустилась до 37%, а в ряде случаев и до 6%. В целом за прошедшие 30 лет уровень бедности в США поднялся с 11 до 41%. В США в условиях карантина работу теряло до одной трети занятых.
Если раньше американской мечтой была возможность для каждого стать миллионером, то сейчас реальная перспектива сузилась до того, что каждый может стать нищим и бесправным. Поэтому протестующих объединяет разочарование своей жизнью и анти-истэблишментские настроения.
Экономист Энгельберт Стокхаммер в исследовании для Международной организации труда показал, что падение доли зарплат было целиком обусловлено последствиями финансиализации и сокращением социального обеспечения. Он пришел к выводу: «Это представляет собой важнейшее историческое изменение, ведь в послевоенный период доля зарплат в ВВП оставалась стабильной или росла». Запад потерял преимущество, имевшееся благодаря социальному государству.
Это вызвало мощнейшее социально-экономическое напряжение и кризис существующей неолиберальной модели, стало толчком к попыткам переустройства мира.
По мнению Джозефа Стиглица, вопреки общепринятым взглядам главный урок последних финансовых кризисов состоит в знании: сами по себе рыночные экономики не эффективны, не стабильны и не самокорректируемы. Непонимание этой истины и продолжение прежнего инерционного развития порождает риски новых кризисов.
Нужен возврат к политике Рузвельта и идеям Кейнса. С одной стороны, усиление роли государства в регулировании общественных процессов. Повышение научного уровня и эффективности госуправления – это то, что дает преимущества Китаю, Индии… С другой необходимо восстановление фактически разрушенного социального государства с его эффективным спросом, вложениями в развитие человеческого потенциала, обеспечением политической стабильности в стране.
Стратегической траекторией должна быть «инклюзивная глобализация» – модель, при которой глобальный экономический рост должен трансформироваться в развитие каждой страны и повышение благосостояния каждого человека.
Владимир Тельнов
